Свежие истории от 26 октября 2017

Каждому по сто грамм водки, автомат ППШ с двумя полными дисками... И по комплекту флотской формы. Переодеться всем!

Мы вообще-то все обычная пехота. Но приказ есть приказ. Переоделись.

Разворачиваемся на исходном рубеже.

Тут дружок меня в бок толкает: "Смотри, смотри! "

Глянул на наш правый фланг, куда он показывал. А там разворачивается для атаки вместе с нами какая-то воинская часть. Но одни женщины! И все, как на подбор, под два метра ростом.

Дальше — указующий жест командования в сторону находившейся впереди высотки и короткий, как команда кинолога, приказ: "Взять! "

Бой штрафников короткий. Либо ты, либо тебя. Сейчас всяко об этом пишут.

Но позади нас никаких заградотрядов не было.

Наши соседи с правого фланга еще раньше нас на высотке у немецких траншей оказались. Завязалась рукопашная. Вскоре все было кончено.

Высота была наша.

Начали собирать раненых, сгонять в группы уцелевших пленных.

В том бою мне по меркам штрафников ужасно повезло: осколок мины вывернул у меня в левом боку два ребра. Но рана оказалась не смертельная. Я даже после наскоро сделанной перевязки мог кое-как передвигаться самостоятельно.

И вот молодость! Ведь как тот резиновый ежик — дыркой в боку свистел. Но как же упустить случай и не пообщаться с женским полом! Стоит одна дама с сержантским нашивками (во флотских званиях я и сейчас не разбираюсь) и травой окровавленный тесак чистит. Подхожу к ней и чтобы как-то начать разговор справшиваю: "А ваши-то пленные где? "

А она посмотрела на меня таким оценивающим взглядом. Верите, нет? Я ведь в штрафной батальон не за трусость попал, не за халатность и не за конфликт с командиром.

За русскую рулетку.

Если кто-то не знает что это такое, — объясняю. Когда играющие садятся за стол, делают денежные вклады. Создают банк. А потом вставляют в барабан револьвера один патрон, каждый по очереди вслепую раскручивает барабан и приставив оружие к своему виску, спускает курок. Выигрывает тот кто останется. Адреналинчику нам на фронте, видите ли, не хватала.

Вот мы, младшие офицеры, и пополняли баланс.

Вобщем, как бы сказали сейчас, отмороженный по-молодости я был на всю голову.

А тут под взглядом этой красавицы, ей-богу, почувствовал себя нашкодившим пацаном, которого выпороли и так со спущенными штанами и оставили отбывать срок в углу.

Посмотрела она так на меня и говорит: "А у морской пехоты, пленных не бывает, солдатик".

Тут дружок подбежал, помочь мне идти вызвался.

"Ты что? — говорит, — какие у этих баб пленные?! Ты видел что они делают? Если оружие не бросил, — с ходу пулю в лоб, а если бросил, руки поднял, - то ножом по горлу. "

"А что за часть-то такая? — справшиваю.

"Ты что по форме не видишь? Морская пехота! "

"Ну да, мы с тобой тоже морская. Ты море-то хоть на картинке видел? "

Потом был госпиталь. Так я и не узнал что за часть была в том бою нашими соседями. Но ни о каких чисто женских формированиях морской пехоты, ни тем более штрафных женских частях мне ни во время войны, ни после слышать не приходилось.

В госпитале мне залежаться не дали. Едва затянулась рана — выписали. Но с учетом того, что окончательно я еще не выздоровел, отправили на курорт по меркам военного времени — командовать зенитной батареей. Фильм "А зори здесь тихие... " многие видели. Так вот примерно такая же ситуация.

В подчинении одни девчонки. Лет по 18 — 19. Где-то под Ленинградом.

Самолеты шли через нас постоянно. Девчонки так же стрелили на совесть.

Как могли. Иногда попадали.

Но немцы нас за рыбу не считали и внимания нам не уделяли.

И только один раз немецкий "лапотник" сбросил всего одну единственную бомбу. И бомба эта угодила точно. Взхрыв... и расчета нет. Нет подружек, с которыми ты только что разговаривала. Только искореженное орудие да куски тел и внутренностей по кустам висят. Что тут было. Истерика, слезы, сопли... А чего вы хотите от 18-летних девчонок, которые может быть и смерть то так близко в первый раз увидели?

А вот что случилось потом меня до сих пор поражает. На следующую ночь через нас снова в сторону Ленинграда немецкие самолеты потянулись. Так вот эти зенитчицы силами двух оставшихся орудий за одну ночь положили

ДВЕНАДЦАТЬ самолетов. И ведь одной злости тут мало. Снарядов и раньше не жалели. Здесь вообще какую-то сверхзвероиную реакцию иметь надо. Что-то из области парапсихологии. Мне кажется, мужики бы так не смогли.

Вот только я подмазаться к этой славе не могу. Не было меня в ту ночь на батарее. Уезжал в город по делам снабжения, к ночи вернуться не успел.

Так что "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет". Я понимаю так, что русскую бабу из рамок лучше не выводить. Мало не покажется.

он был прав. Первый раз я нарисовал на плёнке обычной ручкой маленькую рожицу. Со стены на меня уставилась огромная забавная харя. Нас было четверо друзей, фантазия наша была неисчерпаема. К обеду поток штучной живописи кончился, пошли сериалы-комиксы. К вечеру наши сериалы стали цветными — кто-то сбегал за фломастерами, в ту пору большой диковиной. На следующий день родилась мультипликация — научились рисовать пофазно и протаскивать плёнку со скоростью. Звук появился на третий день — друг Андрей притащил обшарпанный бобинник. К нам стали приходить на сеансы друзья друзей числом до двух десятков, сметая все эклеры, которые пекла моя мама. Знали бы вы, какой это кайф, когда широкая публика смеётся твоему творению, и ты это слышишь. На третий день папина здоровенная коробка с несколькими сотнями пустых плёнок была исчерпана. Мы занялись чем-то другим.

Вспомнил я об этом только сегодня, посмотрев фильм про раннюю историю кинематографа. Оказывается, кино стало цветным ещё в конце позапрошлого века - только на студии Луи Лепренса двести девушек от рассвета до заката раскрашивали кадры чёрно-белых фильмов цветными кисточками. А потом публике приелось. От всей эпохи немого кино осталось, оказывается, не больше четверти фильмов, уцелевших случайно. От цветных той эпохи — единицы. От коробки из моего детства, увы, ничего. Кроме этой истории...

правильно подойти к прапорщику Будунцу, занимавшемуся воспитанием и подготовкой будущего личного состава, вполне можно было попасть в школу

ДОСААФ от военкомата.

— Здравие желаю, товарищ Федор Матвеевич, — прикинулся я дураком по стойке смирно, в кабинете прапорщика, — я в армию хочу, но по годам не вышел, разрешите обратиться, если что?

— В десантники небось, или в морскую пехоту хочешь, — саркастически прищурился прапорщик, взвесив меня взглядом и нисколько не удивившись моему бодрому идиотизму.

— Неее, — затянул я заранее приготовленную песню, — чего я там не видел, в морской пехоте? Я военным водителем хочу быть и на машине ездить.

Будунец, по тем же слухам до военкомата служивший в автобате и радеющий именно за свое военное сословие, расцвел как майская роза и приказал садиться.

За час мы обсудили с ним все приятности армейско-водительского бытия, и первого сентября я начал учиться сразу в двух местах: в институте и автошколе, попеременно прогуливая чего-нибудь одно.

Наконец вожделенная красная книжечка с категорией "С" и без надписи "без права работать по найму" легла ко мне в карман. Настала пора известить военкомат, что я их надул, а заодно отнести туда справку о поступлении в институт.

Будунец, встретивший меня широкой улыбкой, увидав справку орал пятнадцать минут. Самое доброе слово, отправленное им в мой адрес было настолько нецензурным, что повторить его я — строитель с многолетним стажем прилюдно не возьмусь и сейчас. Оторавшись, прапорщик вытащил из шкафа мое тощее личное дело. Открыл, поскрипел немного мыслью, и злорадная ухмылка появилась на его физиономии.

— Так ты еще и спортсмен, — произнес он загадочно, прерывисто дыша после крика, — КМС, значит, да ты у меня теперь будешь честь военкомата, как призывник до конца жизни отстаивать, сволочь, на всех соревнованиях.

— Будешь?! — переспросил он утвердительно, глядя на меня в упор глазами расстрельной команды, — а не будешь мы тебя все равно повесткой вызовем.

— Не надо повесткой, товарищ прапорщик, — прочувствовал я свою вину перед государством, — отстоим честь где скажете.

— Послезавтра в пятницу у нас межрайонное троеборье по призывникам восьмого класса: лыжи — пять километров, стрельба и метание гранаты.

В четырнадцать ноль ноль от военкомата отходит автобус, — прапорщик сверился со своими записями, — ты теперь Вова Сидоров 1966 года рождения. Прибыть со своими лыжами и не опаздывать.

Нет, для КМС по биатлону лыжная "пятерка" и "лежка" в тире — что для водолаза пыль только мельче. А там еще три патрона пристреляться дали и стрелять "с ремня" разрешили. Восемь выстрелов я попал, а двумя соседям помог справа и слева. Все равно, когда больше пяти раз в бумажную десятку попадаешь не всякий баллистик определит сколько попало.

В общем после двух этапов я, а если быть точным — неизвестный мне Сидоров, лидировал с таким отрывом, что для первого места ему надо было одну зачетную попытку с гранатой.

Гранату метали на пришкольном стадионе. Неровный строй мальчишек и меня в разношерстных спортивных костюмах стоял возле полуразвалившихся деревянных трибун, на чуть припорошенном снегом поле выделялся красными линиями сектор для метания, военкомы и прочие военкоматовские офицеры, явно не терявшие даром времени пока мы бегали и стреляли, толпились возле судейского столика. Немного за сектором, около линии, обозначающей норматив ГТО стоял прапорщик Будунец с красным и белым флажками.

— Сидоров! — раздалось по стадиону.

— Я! — соврал я.

— К метанию гранаты приступить!

Я подошел к столу и взял первую гранату. Она была холодной и скользкой.

Я разбежался и метнул. Граната "соскочила" с руки и весело кувыркаясь полетела в сторону прапорщика. Будунец растопырил руки с флажками и не отрываясь смотрел на приближающийся предмет.

— Ложись, [ч]удак — заорал кто-то из офицеров, — ща убьет.

Советские прапорщики не сдаются. а может и не ложатся. Граната упала в полуметре от ботинок прапорщика и отскочила мимо, обдав его брызгами льда. Прапорщик поднял красный флажок: граната ушла за сектор.

— Незачет, — сказал главный судья соревнований, голосом, обозвавшим Будунца [ч]удаком, — вторая попытка, Сидоров.

Я взял вторую гранату.

— Ты пойми, Сидоров, мы тут не на точность кидаем, а на дальность. Не надо в прапорщика целиться. Ты просто возьми и подальше кинь. Понял, сынок?

Конечно я понял, не полный же идиот. Я вообще в него не целился, у меня случайно получилось. Разбежавшись, я кинул вторую гранату. Скользкая сволочь. Вторая "соскочила" тоже. Только в этот раз граната летела аккуратно в лоб прапорщика с флажками.

— П%%%%ц, — подумал я и на всякий случай зажмурился, чтоб не видеть дело рук своих.

— П%%%%ц, — раздался сзади голос судьи.

— Гы, — сказал он же секундами позже, — ты смотри верткий какой, а с виду не скажешь.

Я открыл один глаз: Будунец, уже поднявшись с земли, махал красным флажком и грозил мне кулаком другой руки.

— Незачет, — сказал главный судья соревнований, — третья попытка. Слушай боец, — судья перешел на отеческий тон отца-командира, разговаривающего с дебилом-новобранцем — мы все знаем, что ты метко стреляешь, но я тебя прошу пожалей прапорщика. У него дети.

Стоящие за ним офицеры дружно заржали. Чего смешного в детях? — подумал я и взял третью гранату.

Я разбегался, как учил наш физрук на уроках физкультуры. Я перешел на приставной шаг, перекрещивая ноги. Я мысленно представил себе, как красиво и далеко летит граната "под сорок пять градусов". В мыслях я уже стоял на пьедестале почета, но немного поскользнулся и граната опять ушла в сторону прапорщика.

На этот раз он поступил умнее чем казался. Не дожидаясь моего броска он побежал к трибунам и залег под скамейку. В него я не попал. Я попал в ту самую лавочку.

Из под скамейки наконец-то показался белый флажок.

— Я не понял, — сквозь смех офицеров раздался булькающий голос главного судьи, — "зачет", или прапорщик сдался? Граната не попала в сектор, я ставлю незачет.

Прапорщик выбрался из под трибун и показал красный флаг. Наш военком подошел к главному судье и чего-то зашептал ему на ухо.

— Слышь Иваныч, — громко ответил судья, — не дам я твоему чемпиону четвертую попытку и не проси. Во-первых, с четвертого раза этот снайпер прапорщика точно добьет, а во-вторых, не по правилам.

Что интересно, больше меня, а точнее Сидорова, на соревнования за военкомат не вызывали. Жаль. Я вообще-то в школе чемпионом был по метанию гранаты. Мне просто не повезло тогда, честно.

создания, коим в приципе и является. Ей пообещали шоколадку.

Мы зашли в кабинет. Я прокалывала первая, она внимательно наблюдала за процессом, задавала вопросы и не проявляла никаких признаков волнения.

Настала ее очередь. Обработали ушки, наметили точки, поднесли пистолет, щелчек... и тут-то оно и началось!!! Стадо обезумевших бизонов залипает.

Крики, вопли, слезы, сопли.

40 минут. СОРОК МИНУТ мы не могли справиться с ребенком и добраться до второго уха. Ни какие слова, уговоры не действовали. При редких проблесках сознания она признавала, что нет, это не больно, что ничего не болит, но второе ухо дать отказывалась напроч. Мы не могли ее скрутить даже силой! Наплевав на свои педагогические принципы, я попыталась пробиться к ее разуму пообещав, что сразу отсюда мы поедем в магазин игрушек и я молча куплю то на что она укажет. Это подействовало ровно на те пять секунд, в течение которых до нее дошло, что сначала надо дать ухо. В конце концов у нас получилось. Я крепко-накрепко прижала подрастерявшего силы ребека к себе, косметолог одной рукой прижала ее голову, другой поднесла пистолет, щелчек, короткий вопль раненного носорога...

В глаза ребенка возвернулся разум. Исчезли мгновенно все следы истерики с лица. Дочь втала с моих колен. Абсолютно спокойно спросила: "Все что-ли?" Подошла к двери, обернулась к косметологу и мило улыбаясь сказала... "Спасибо." (вежливая, блин) и вышла. Вы можете, я думаю, приблизительно представить наши лица?

Далее со слов администратора.

"Сорок минут из кабинета доносились дикие вопли ребенка, крики матери и мастера, возня, звуки драки, звон бьющейся посуды и ломающейся мебели, щелчек, вскрик и тишина... Я хватаюсь за телефон с мыслью что дитю пипец настал. Вижу, что выходит милая, абсолютно спокойная довочка, подходит ко мне и говорит: "Ну и где моя шоколадка?" А из кабинета больше почему-то никто не появляется. Тут выходят двое. У мамаши вздыбленные волосы, размазанная косметика и трясущиеся руки. У мастера на халате оторваны пуговицы и такие же руки. Девочка уже получившая свою шоколадку, обернулась и говорит: "Мам, ну где ты там? Поехали уже в магазин за игрушкой, я же молодец!" И вот тут был ХОХОТ..."

А добила она меня в магазине. Подошли к прилавку, она ткнула пальцем

(безошибочным детским чутьем выбрав самое дорогое), я кивнула продавцу и отсчитала деньги. Продавец сказала что есть похожее, но дешевле. Я покачала головой: "Договор." Далее:

Продавец: "А что такое?"

Я: "Уши прокололи"

Продавец обращаясь к дочери: "Вот какая молодец! Неужели совсем не испугалась?"

Дочь: "Я — никапельки. А вот у мамы почему-то руки трясуться."

Я сползла под прилавок.

моей истории Васю... Вася работал в милиции, то ли в ППС, то ли в охране, не знаю, но работа у него была суточная. Ростом он был отнюдь не обижен (полных 2 метра), и вес соответствующий, кил на 140 точно. Причем не накаченный, а от Бога такой. Как рождается ребенок килограмм на 5, так и прет по жизни, в общем здоровья не меряно. А в тот день что-то живот прихватил. Болит и все. Вася был выходной, ближе к обеду подъехал его напарник. Вася пожаловался и тот вспомнил народное средство: "Нужно выпить 100 грамм с солью. Я сгоняю". Машина-то с мигалкой у подъезда стоит. И погнал. И шустро привез. Две литры и пачку соли. Стали лечить Васю, почти все лекарство уже извели и тут напарник (даром, что пьяный уже в дымину, но у ментов, наверное, особый, профессиональный навык в таких ситуациях) видит, что плохо Васе. Совсем плохо и не так, как от водки бывает. Ясно становится, что соль не помогла, да и на могла она помочь особенно.

Аппендицит у Васи. Причем лопнувший. Хватает напарник Васю, в машину и в эту самую клинику скорой помощи, где я и загораю. "На стол немедленно", "мы его теряем", "разбудите хирурга", "наркоз!"... Но мощный Васин организм с содружестве с литром лекарства категорически сопротивляется наркозу. Однако медлить нельзя и доктор решает резать бедного Васю "as is", по-старинке, как до Пирогова. Короче измучали его изрядно

(это ж ему все кишки промыть нужно было) и привезли к нам в палату уже за полночь. За сутки Вася удивительно быстро оклемался, к вечеру начал кое-как ходить, стянув живот двумя вафельными полотенцами, а утром совсем обнаглел — потащил пришедшую к нему подружку (кажется, ее звали Марина) на верхний (технический) этаж, сами понимаете для чего. Дело-то молодое. Пронзительный Маринин вопль "САНИТАРА!!! " был слышен даже в нашей палате. Швы у Васи, ессно, разошлись. Снова операционный стол, чистка, зашивка... Утром Вася был мрачен, измучен и зол на всех. Оно и понятно. Мы старались его не задевать, и он мирно выполнял постельный режим, пока с улицы не раздался знакомый всем голосок: "Ва-ся!". "И мгновенно в зале стало тихо"... Мы с интересом посмотрели на Васю. Он же, почувствовав себя в центре молчаливого напряженного внимания, снова кряхтя стянув себя полотенцами и шипя сквозь зубы "щас я те подрасскажу, ссс@ка... ", полез на низкий подоконник, ибо окна в палате, как водится, были заколочены еще при Николае II и для связи с внешнем миром открывалась лишь форточка на самом верху старинного высокого окна. Есть такое понятие — "цыганское счастье". А есть, наверное, "Васино счастье". Именно им нужно обладать, чтоб в это самое время главврач клиники проводил месячный(!) обход. Картину представляете, да? Открывается дверь и степенно входят серьезные светила, с ними человек 30 свиты, а на подок оннике стоит 140-килограммовый, только что прооперированный [ч]удак, обернувшийся на чей-то сдавленный шепот "Вася, шухер! " и дико выпучив глаза. В системе субординации Васи главврач клиники и начмед облздрава были минимум генерал-полковниками. И бедный, смертельно перепуганный сержант просто оцепенел от ужаса ситуации. Ноги его подогнулись и Васю медленно начало сносить задом в сторону окна. Этаж был четвертый. Причем Вася об этом знал — он только что туда смотрел. Инстинктивно схватившись за раму руками, Вася просто присел, выдавив задом стекло. Стекло, конечно, было нецелым. Из двух половинок. И васин зад выдавил лишь верхнюю. А на вторую сел. Именно этим отверствием... Кровь, всеобщий шок... Немая сцена.

Привезли Васю обратно к нам уже поздно вечером. На боку и привязанным! На боку, ибо и спереди и сзади порезанный, а привязанный — чтоб больше не резать... На следующее утро меня выписали, закончилось ли на этом Васино знакомство с медициной, я не знаю. Надеюсь, да.