В этот раз отсутствие мозгов натолкнуло нас на одну прекрасную и весьма талантливую пакость.
… Во дворе дома рабочие варили гудрон. Бочки дымились, рабочие матерились, черное месиво булькало и все это вместе создавала такую романтическую атмосферу, что мы, мелкие
пацаны ну никак не могли пройти мимо.
— Дядя, а дай нам немного гудрона? – два уличных хлопца с ведром стояли перед прорабом, который, только что пообедав и приняв на грудь, был в весьма прекрасном расположении души. Одним из этих хлопцев с ведром был я.
Дядя доброжелательно оглядел нас, сказал что-то типа да йтытьблнахбись оно в рот, берите, жалко что ли, нах? И отлил полведра черного, горячего месива.
Мы поначалу собирались его залить в разные формы и понаделать всяческого интересного, но сосед, существо никогда не трезвое и поэтому регулярно битое женой, встретившись нам на пути буркнул что-то типа "опять что-то сперли, бандиты малолетние", и тем самым предрешил свое ближайшее будущее.
Нам стало резко обидно, тем более, что в этот раз мы ничего не сперли, а очень даже честно выпросили. Фактурные изделия из гудрона отошли на второй план, а на передний вылез вопрос – как напакостить соседу за его слова несправедливые, ранящие трепетные детские души?
То, что нас опасались почти все взрослые соседи, никоим образом не говорит о пробелах в воспитании и огрубевшей духовности. А вот сосед этот нас не опасался. Он был смелым и глупым, этот сосед.
На повестке дня резко обозначился вопрос, как наказать соседа, чтобы впредь он не говорил про нас всякости несправедливые и порочащие.
Предложение залить гудроном замочную скважину было отметено ввиду его неэстетичности. Также не было принято во внимание предложение нассать на коврик перед дверью. Во-первых, писать мы не хотели, а во-вторых хорошо помнили, как за этим делом заловили пацана с нашего двора. Сначала его воспитывала предполагаемая жертва в виде шарообразной тетки, потом его воспитывал папа лично, потом его папу воспитывала тетка, потом папа, вдохновленный теткиными непедагогическими словами, опять воспитывал его, потом все вместе дружно пошли к тетке и пацан собственноручно стирал коврик в теткиной ванне. Потом пацан пошел домой, а папа остался. Потом пришла с работы мама и с виртуозностью средневекового иезуита выпытала все события дня минувшего. Потом он вместе с мамой пошел показывать квартиру, где писал на коврик. Но мама почему-то на коврик даже не посмотрела. А посмотрела она взглядом тяжелым, как кузнечный молот на дверь и сказала – "Иди сынок домой".
Что там было не знает никто, только испуганные соседи тихим шепотом рассказывали друг другу, как мама катала шарообразную тетку по лестничной площадке, и как папа, после теткиного самогона кривой как ветка саксаула, скакал по подъезду в семейных трусах и кричал, что он де тимуровец и помогает людям стирать обосанные хулиганами коврики.
В общем, вспомнив сию трагедию, мы отказались от такого мщения.
Мы зашли в подъезд, посмотрели на соседскую квартиру… Кто помнит, раньше, когда все было плохо и застойно, обувь выставляли в коридор. Да, все тогда было плохо, но обувь стояла. И никто ее не воровал. Хотя было все плохо. Да.
В этот раз перед соседскими дверями стояли его валенки. Нам, тогда еще мелким мальчишкам, эти валенки казались туннелями в вонючую преисподнюю.
Про вонючую я ни капельки не преувеличиваю. То, что сосед выставил свои валенки за дверь, можно было определить по запаху еще с первого этажа.
Собаки, инстинктивно опасаясь сжечь свои обонятельные органы, боялись заходить в подъезд. А летом к нам даже мухи не залетали по той же, наверное, причине. Потому что у всех нормальных людей над дверью висела подкова, а у соседа – валенки. То, что один раз он спрятал в них бутылку водки, а валенки не выдержав упали на крашенную макушку его супруги, не отвратило его от привычки развешивать вонючие войлочные произведения искусства над дверью.
Но сейчас была зима, и два валенка, прижавшись друг к другу, дружно пованивали стоя на посту около двери.
Не скажу, что идея пришла внезапно. До этого мы много всяких перебрали, но остановились именно на этой.
На какое-то время валенки исчезли, а через час опять появились. С виду все как было, так и осталось. Даже запах. Запах мазута, котором они были испачканы снаружи и запах мертвых носков пополам с запахом мокрого войлока изнутри.
Сосед как обычно пришел вечером, выписывая ногами такие кренделя, будто тащил на себе не тело худосочное, а минимум вагон с арбузами.
— Ведро выкини! – раздалось от его двери и мы прильнули к глазку, стараясь одновременно рассмотреть эффект. А эффект был! Не зря же мы, проявляя чудеса художественной лепки, целый час лепили из податливого гудрона к валенкам дополнительные десять сантиметров к носку, а потом, выкинув из холодильника все полки, остужали это вонючее произведение искусства. То, что валенки стали на десять сантиметров длиннее, сосед вроде бы и не заметил, списав это на лишний самогон в теле. Это мы поняли, когда он не сумев совладать с новым размером, навернулся еще на подходе к лестнице. Кряхтение соседа, собирающего содержимое рассыпавшегося ведра про "забористый самогон" и "нифига себе поужинал" намекало на то, что к валенкам у него претензий не было. В щелку приоткрытой двери мы смотрели как сосед, напоминая уже три раза подорвавшегося сапера, ползает по лестничной площадке таща за собой потяжелевшие валенки и ничего не подозревая. Выглядело все так: — увидя очередную картошкину очистку, сосед, стоя на коленях, вытягивал вперед руки, опирался на них, потом со стоном рожающей двойню подтягивал одну ногу, секунду отдыхал, потом подтягивал вторую. Противостояние с валенками, обретшими новую силу, давалось нелегко. Соседа становилось жалко. Еще тревожило одно обстоятельство. В процессе перемещения тела и подтягивания ног с валенками, последние шаркались вылепленными гудронными носами об пол и немного деформировались. А мы их так тщательно замазывали мазутом, который соскребли с этих же валенок! За соседом оставались два черных следа и возникало впечатление, что он резко ударил по тормозам и пошел юзом, оставляя следы шин.
Когда сосед встал и опустил глаза вниз… В общем ведро, упавшее из ослабевших пальцев опять упало и немного разгрузилось на пол неопрятной кучкой. Но соседу было пофиг, он с ужасом смотрел на кончики валенок, которые после ползанья по полу теперь напоминали ласты моржа, правда не такие пропорциональные, как у этого прекрасного животного. Мужик шлепал губами, шевелил в воздухе грязными пальцами, будто плел невидимую паутину и пытался найти логичное объяснение увиденному.
Логичного объяснения найдено не было. Это мы поняли, когда сосед осторожно, будто его за яйца держит бешенная горилла, покинул валенки, двумя пальцами поднял их и на вытянутых руках понес на помойку. Босиком.
На его лице блуждала… Не, не улыбка… Скорее выражение человека, постигшего вселенскую мудрость, или открывшего источник вечной молодости. С тех пор валенок перед его дверью не наблюдалось.
Подъезд задышал полной грудью.
