Свежие истории от 20 января 2012

От его друга — весельчака, балагура и везунчика, вестей не было. Вернее была — "пропал без вести". Мой дед как мог утешал родителей друга.

Уверял, что с ним все будет нормально, что не такой характер у него, чтобы взять и пропасть. "Увидете, он после войны вернется, может он в плену, но он обязательно выживет, он живучий".

Потом оказалось, что он как в воду глядел. В 1946 году его мать получила первое письмо от сына. Он писал, что все нормально, он на Родине, в СССР и скоро вернется. Вернулся он еще через год, худой, изможденный, серьезный, но не сломленный. И рассказал удивительную историю своей жизни, которую я постараюсь привести здесь: Почти сразу же как он попал на фронт, его подразделение бросили на прорыв. Прорыв закончился неудачей, а он получив три огнестрельные раны, в бессознательном состоянии попал в плен. Как он выжил в плену, это отдельная история. Но не запятнал он своей солдатской чести вступлением в Туркестанский легион

(аналог власовской РОА, набранный из солдат призывавшихся из среднеазиатских республик СССР), не пошел на сотрудничество с немцами. В

1944 году их отправили рыть окопы во Францию, где должна была проводиться высадка десанта союзнических войск. После высадки десанта он с несколькими товарищами по несчастью, перебив кирками и лопатами немногочисленную охрану, перебежал к американцам. Американцы отправили его в свой лагерь для бывших военнопленных Красной армии. Который, по его рассказу находился на территории США. Как потом он рассказывал он там впервые узнал что такое 8-часовой рабочий день, выздоровавшие и окрепшие, они работали на фермах у американцев. Увидел в первый раз в своей жизни частные автомобили и автозаправки. Для парня из аула это было потрясение! Мой дед рассказывал, что они в ауле над ним потом смеялись и не верили, что существуют заправки, где можно запросто приезжать и покупать бензин.

После окончания войны к ним в лагерь приехал советский офицер, я думаю что военный атташе при посольстве или что-то в этом роде, и начал агитировать возвращаться на Родину, дескать война окончилась и все попавшие в плен, но не замаравшие себя сотрудничеством с нацистами могут ничего не боятся и т. д. и т. п. Некоторые правда не поверили и остались в США, а большинство решило возвращаться. Привезли их на какой-то райский остров, где было тепло, море, кормили до отвала и никакой работы. Ждали советский транспорт около месяца. В итоге приехал какой-то танкер, всех погрузили в трюм и началась трудная дорога домой. В итоге привезли их на Сахалин, закрыли в каком-то жутком лагере и начались допросы и суды. Очень многие получили по 10-15 лет лагерей. Того парнишку пощадили — он смог доказать, что попал в плен в бессознательном состоянии, тяжелораненым и плену с немцами не сотрудничал, вел себя достойно. Вместо лагерей его направили на шахту, где ему предстояло проработать 10 лет. Условия мало чем отличались от лагерных.

Единственное отличие, право на переписку и возможность иногда выходить в населенный пункт, там где стояли их казармы. Примерно через полгода каторжных работ он понял, что 10 лет ему не выдержать. Здоровье надорванное тяжелыми ранениями и лагерем для военнопленных начало давать серьезные сбои. Тогда один из "бывалых" людей пожалев парнишку посоветовал ему совершить малозначительное преступление. Дескать поймают, посадят, но ненадолго — год-полтора, и после отсидки отправят по месту постоянного проживания. Парнишка подумал-подумал и решился, залез в дом одного из сельчан, что-то там своровал из съестного и одежды, да и попался с поличным. Суд был недолог, дали год и через год его действительно выслали в родной Южный Казахстан. После всех этих мытарств и приключений он закончил Капланбекский зооветеринарный техникум, работал ветеринаром в колхозе и выйдя на пенсию, вскорости тихо скончался.

Вот такая вот "Судьба человека".

детские. И вот, собственно, про птиц. Назывался спектакль "Свободное небо".

Коротко сюжет: юным партизанам в борьбе с немцами помогают птицы.

Заводилой и главным у них попугай. В конце спектакля вся птичья стая, во главе с попугаем, помогает пионерам-подпольщикам поднять над городом красное знамя.

Играл попугая, в то время единственный в театре народный артист, Чайкин.

Мужик крупный, этак за центнер. Под костюмом попугая одет широкий пожарный пояс с кольцом за спиной. Высоко над сценой, на колосниках, крепился блок. Через него перекидывалась верёвка. К ней привязан тонкий тросик, его из зала не видно, с карабином на конце. В конце спектакля

Чайкин незаметно пристёгивался карабином и с криком: "Полетели" брал в руки красное знамя. А в это время, после "полетели", мы человек пять рабочих начинали плавненько (обязательное условие) поднимать его вверх.

Пока мы его поднимали, занавес закрывался. И так проходило много раз. Но попугай не чайка.

В тот раз выступали в ДК ХЭМЗ. На то время – самая высокая сцена в городе. Финал спектакля. Крик попугая-Чайкина: "Полетели". Мы начинаем его поднимать. Пока занавес закрылся, успели поднять метров на пять.

Всё, занавес закрыт, верёвку потихоньку начали попускать, а фигушки

Чайкин на посадку не идёт. Мы опять, в натяг, держим, отпускать нельзя, грохнется. Пока разобрались, что куда, прошло минут тридцать. Чайкин уже и ругаться не мог. Лицо по цвету сравнялось со знаменем. Кое-как насобирали человек пять. Они галопом поскакали наверх. Схватились за тот конец верёвки, который с карабином. Набросили на блочёк. Нам свистнули, чтобы опускали. В общем, Чайкин приземлился. И почти живой. Но знамя не бросил. Его потом спрашивали: "А шо ж ты знамя не бросил? "Он отвечал:

"А я им пот вытирал". Разгон получили все.

с рабочими из Молдавии, которые нас нехило развели, обманув, что в нашем доме асбестовые стены – но это уже другая история).

Так вот, я положил в тележку несколько рулонов обоев и пошел в кассу, а жена пока пошла посмотреть, что еще там продают.

Подходит моя очередь, я показываю на рулоны в тележке — что вот, мол, все одинаковые, продавщица спрашивает — сколько? — а я точно не помню и считаю вслух: One, two, three, four, five, six, eight, — eight rolls, — говорю (в смысле, восемь рулонов).

Она говорит: точно восемь?

Я уставший был — ну ладно, считаю снова: One, two, three, four, five,

six, eight — да вот, говорю, восемь рулонов – и тут мне еще обидно становится, чего она не верит – что я ее обманывать что ли буду?

А она говорит: "Are you sure"? – А я тут уже разозлился, да пожалуйста, говорю, сами считайте, если хотите, что я вас обманывать что ли буду?

А ей далеко до рулонов тянуться, и они здоровые, на прилавке места нет, и я снова для нее считаю: One, two, three, four, five, six, eight!

Тут народ в очереди уже с ног валится, а я никак не могу понять, в чем дело. Наконец мне человек, который за мной стоял, говорит:

"Извините, сэр, но у вас, кажется, ошибка выходит, после six идет seven, а не eight".

Тут мне стало стыдно, я быстро заплатил за эти злосчастные рулоны и убежал.

Представляю, что они подумали: "Вот ведь, приезжают эти восточноевропейцы в Англию обои клеить, а сами даже считать не умеют", — а у меня высшее образование, просто я программистом работаю, иногда в голове алгоритм заклинивает… как известно, в кратковременной памяти человека помещается только шесть объектов, и на седьмом иногда глючит, что и Хармс тоже подметил.

смывшись пятнадцать лет назад к любовнице. Вообще-то баб у него за жизнь было столько, что если он хоть три десятка из них запомнил в лицо и по имени – это уже круто.

Остальные сотни растаяли в дымке прошлого. Но к теме.

Звоню ему. Долго отнекивается, но у меня это не канает. Договорились.

Приезжает. Со СВОЕЙ. Ей, оказывается, тоже томограмма нужна.

Надо сказать, что сей тандем — "мать-и-мачеха" — люто ненавидели друг друга только первые полгода. Потом стало пофиг. А по истечении пятнадцати лет стал пофиг уже и папик. Обеим.

Приезжаем.

(Крошечное, но важное отступление: платная медицина отличается от бесплатной только одним – тебя оближут с ног до головы. Тебе будут улыбаться. Лечение назначат то же, что и в бесплатной. С абсолютно тем же эффектом. Но "приятственное" ощущение останется.) Итак. На правах главного папик подруливает на ресепшн.

— Это – моя жена. Хм. Старшая жена. Ей – снимок позвоночника. Этой – указывает на Галю – Вторая жена — снимок головы. Говорит, что голова болит.

Миленькая медсестренка понимающе кивает, мол всё бывает в этой жизни, и интересуется указывая на меня:

— А этой?

— Какой?

— Ну… младшей наверное… — неуверенно выговаривает девочка, — снимок чего делать?

Папик задумывается на несколько секунд, потом выдаёт:

— Этой??? А, этой ничего не надо. – Думает ещё, разглядывает меня

(видимо узнает) и изрекает: — Вообще-то это моя дочь…