Свежие истории от 22 сентября 2010

дочь главбуха института, где работал наш герой, уже перебравшаяся на историческую Родину, и, не теряя времени, Гена отправился в посольство для её оформления. Неудобство в виде очереди он, конечно, предвидел, но неожиданно при приёме документов с него потребовали подтвердить покупку авиабилетов. Пришлось страдальцу бежать выкупать бронированные билеты, чтобы предъявить при получении паспорта с визой.

На выдаче виз, естественно, снова очередь, и снова вопрос о билетах.

Поскольку общение происходит по спикерфону, то вопрос слышен всей очереди, и в ней начинается брожение и перешептывание: "…как билеты!?

…Ой, Моня, а мы не покупали… что делать?... " и т. д.

Предъявив билеты и получив свой паспорт, Гена уже направился к выходу, но был остановлен делегацией искателей земли обетованной, жаждущих выяснить, почему от него потребовали билеты. Ответ последовал незамедлительно и громогласно:

— "Почему, почему…. Потому, что ИВАНОВ! "

Гена ещё не подозревал, что сюрпризы только начинаются…

Дело в том, что он давно договорился с немецким коллегой о приглашении на "Октоберфёст", но приглашение пришло перед самым отлётом в Израиль, поэтому он решил взять его с собой и там оформить необходимые формальности. На удивление в посольстве Германии всё прошло гладко, обратный билет в Москву был аннулирован и приобретен билет на утренний субботний рейс в Берлин.

И вот, закончив культурно-религиозную программу в Израиле, наш герой узнает, что попасть с утра в аэропорт в день "шабат" весьма проблематично – работать-то нельзя. Ну что ж, для закаленного командировками "гомо советикус" это не проблема – надо выехать поздно вечером в пятницу и переночевать в аэропорту.

Так и было сделано, но вид мирно дремлющего туриста не очень понравился службе безопасности аэропорта. А когда выяснилось, что он к тому же является обладателем редкой в Израиле фамилии и летит почему-то не в

Москву, а, наоборот, в Германию, то Гену вместе с багажом под белы рученьки сопроводили в отдельный кабинет, где всю ночь господа из ШАБАК выясняли причины его такого странного поведения. Не найдя ничего предосудительного ни в багаже, ни в документах господина Иванова, ни в файлах Интерпола, они были вынуждены со вздохом сожаления доставить не выспавшегося нашего героя на борт самолёта в Германию, так и не поверив в его искренность.

А в Германии его уже ожидала своя служба безопасности, и снова отдельный кабинет и те же вопросы. Хорошо, что дали созвониться с пригласившим Гену коллегой и тот подтвердил его слова. Но всё равно, пока коллега не приехал за ним лично, подозрительного русского из отдельного кабинета так и не выпустили.

А всё потому, что ИВАНОВ!

любые привилегии на экзаменах в зимнюю сессию + стипендия, а просто потому, что мне очень были нужны 250р на джинсы(зарплата подсобника за три месяца).

Мы честно отработали три месяца на стройке, торжественно сдали общежитие приемной комиссии и снова окунулись в студенческие будни. А там, как оказалось, уже и сессия началась.

Декан(обещал ведь!!!) водил нас за руки по всем экзаменам и зачетам.

Преподаватели к нам относились по-философски — не знаешь ничего -трояк, если ответил на один вопрос -4, если ответил на вопрос по теме-отлично!!! К учебе я всегда относился серьезно и без помощи декана мог сдать сессию, а тут еще такое везение-три экзамена, три "отлично" в зачетке. Оставался последний экзамен(немецкий язык), за который я совершенно не волновался, потому что был лучшим учеником в группе. Еще одна пятерка, и, здравствуй, повышенная стипендия!!

До сих пор не понимаю почему меня дернуло пойти тогда на консультацию перед экзаменом. Вместо знакомой преподавательницы вижу какого-то нового субъекта, который нам читал курс немецкого последний семестр, когда я был на стройке. Дальше диалог: преподаватель(П)-студент(Я).

П: -Здравствуйте, у нас прибыль в группе, откуда вы явились и почему я не видел вас на моих занятиях?

Я: -Вообще-то Вас должны были предупредить, мы общежитие достраивали.

П: -Я из другого факультета и меня никто не предупреждал. Но все-таки давайте проверим ваш уровень знаний. Переведите мне на немецкий фразу(из вашей физики, между прочим), -Магнитные силовые линии пересекаются в неопределенном месте.

Я: -С точки зрения физики это словосочетание совсем не имеет смысла.

Магнитные силовые линии существуют только в нашем воображении, чтобы легче понять природу этого явления, поэтому, где они пересекаются не знает никто. Я эту белиберду переводить не буду!

П: -Тогда посмотрим на экзамене, кто лучше знает, ты-немецкий, или я физику!

И вот наступил мой судный день. На экзамен декан не пришел, посчитав, что это игрушки(никогда у студентов физфака не было хвостов по иностранным языкам). Меня этот аспирант оставил на закусь с твердым намерением поставить "неуд". Вся группа у него прошла за полчаса с оценками "отлично", "хорошо". Начал меня гонять сначала по переводам из газет, потом перешли на всякие перфекты и плюсквамперфекты. Потом все-таки ему стало стыдно(в отличии от других я кое-что знал).

— Больше тройки вам поставить не могу.

— А мне больше и не надо, стипендия мне гарантирована!

После того, как он записал оценки в ведомость и в зачетку, я не удержался от мелкой мести.

— Видишь, немецкий экзамен я тебе все-таки сдал, но по физике ты бы у меня сдавал до конца столетия!

ещё романтики.

И вспомнилось мне, как мы — я, Серёга и сестрёнка его младшая, Нинка — играли на чердаке "в докторов". Ничего "такого" — мы действительно почти спасли-таки жизнь одного живого существа.

Дело было так: Полезли мы с Серёгой как-то в воскреный день утром на чердак нашей пятиэтажки — разумеется, именно потому полезли, что лазить нам туда строго-настрого воспрещалось. Ну, и ещё потому, что у нас там, в самом торце, был "штаб" — укромный такой закуток, в котором стоял чей-то старый сундук с барахлом и было слуховое окно, открывавшее вид на крышу соседнего дома. Там можно было играть в пиратов и Чапаева; рассказывать друг другу разные истории и вообще — фантазировать. И вот только мы подошли к нашему штабу, как вдруг в окно со страшной скоростью влетает какой-то серый комок, со всего разлёта врезается в один из столбов подпорки и падает на сундук.

Смотрим — а это воробей. Лежит на сундуке кверху жопой и не шевелится — видать, здорово вписался. Глазки закатил, клюв как-то кособоко приоткрыт и только одна лапка конвульсивно подёргивается. От кого уж он там на таких скоростях удирал — неизвестно.

Ну, у Серёги (тут надо заметить, что он старше меня на целый год был и намного авторитетнее и головастее) реакция всегда была будь здоров. Он тут же этого воробья — хвать. А тот только-только, видать, потихоньку от аварии в себя приходить начинает — задышал неровно и, вроде как, зашевелился. А лапка одна так и не подаёт признаков жизни — висит, что называется, плетью. Тут Серёга и говорит:

— У него правая нога поломатая.

— Сдохнет? — спросил я.

— Если перелом вылечить — не сд@хнет. Потому что от сердца далеко. — говорит Серёга. — Гипс наложить надо. Ну-ка, держи его — я счас.

Я взял воробья в руки покрепче, ничуть не удивляясь тому, что сказал

Серёга: его отец был скульптором-любителем, так что Серый вполне мог обращаться с гипсом и глиной и даже сам лепил, бывало, таких глиняных солдатиков — закачаешься.

Минут через пять возвращается Серёга со всеми необходимыми для операции причиндалами: гипсовым порошком, баночкой из-под вазелина, папашкиным долотом для обработки камня и литровой банкой воды. А следом тащится его младшая сестра Нинка с куском хлеба в руке.

— Ты зачем её с собой притащил? — спрашиваю. — Сдаст ведь.

— Не сдаст, я ей пять копеек на мороженое пообещал. А то она сандаль давать не хотела — говорила, что будет орать, если я её с собой не возьму. Ты не ссы, я всё предусмотрел, — говорит.

— На фиг сандаль-то?! — спрашиваю я.

— А воробья фиксировать. Ты, чтоль, его держать будешь, пока я гипс буду накладывать? Он же трепыхаться будет, а это опасно — можно ещё больше навредить. А у неё как раз размер подходящий.

М-да... Минуть десять мы фиксировали воробья в Нинкином сандалике — затолкали его башкой внутрь и подтягивали ремешки до тех пор, пока он не затих, свесив лапки наружу. Потом Серёга по-шурому замесил гипс в баночке и, оттянув правую ножку воробья двумя пальцами, нанёс на неё приличный слой раствора. Култышка получилась что надо — если и не размером, то уж формой точно она напоминала палицу Ильи Муромца. Наружу торчали лишь пальчики с коготками. Нинка только лупала глазами и пищала от восторга.

— Ну, и чё теперь? — спрашиваю я, — долго ему в гипсе ходить?

— Ну, вообще-то так: сколько тебе лет, столько дней и гипс носить надо.

— говорит Серёга. — Этот, видишь? совсем молодой ещё. Полгода ему, наверное. Так что к вечеру должно срастись. Вот вечером и снимем.

Мы положили воробья на сундук. Воробей слабо вздыхал после операции. Мы насыпали ему хлебных крошек и поставили рядом с ним литровую банку с водой — на случай, если ему вдруг захочется пить, потому что летом на чердаке под шиферной крышей жарко.

... Вечером, когда мы, вооружившись молотком — для снятия гипса — залезли на чердак, воробья на сундуке не оказалось.

— Наверное, очухался и улетел, — предположил Серёга.

— Как же он теперь с неснятым гипсом будет? — спросил я. — Мешает ведь.

— Ну... Что гипс? Обтёрхается со временем. Главное, что выздоровел.

Мы молча переглянулись. А Нинка хлопала глазами и молчала...

... И только много лет спустя, на какой-то вечеринке, Нина спросила меня:

— Витя, а ты помнишь того воробья? Я ведь тогда сразу не поверила, что он улетел. Я на следующий же день поднялась одна — ох, и страшно же мне было! — на чердак и нашла там, в другом углу, кучку пёрышек и и рядом — кусочек гипса. Кошка, наверное... Я похоронила этот кусочек гипса во дворе рядом с беседкой. Лопаткой своей выкопала ямку и похоронила...