Свежие истории от 7 марта 2010

службы, вызывает замкомандира части!

И ничего такого я не натворил, а за коллективную выпивку мы с двумя приятелями уже трое суток на губе отсидели. Тяжелое у меня об этом осталось воспоминание, но то – отдельная песня. Я пожал плечами и, сопровождаемый хмурым и подозрительным взглядом старшины, погрёб в штаб.

Подполковник встретил меня душевной, проникновенной улыбкой и выдал:

— Мы решили, что у нашего полка должна быть собственная строевая песня. Я бы сказал, даже марш — и глядит опять на меня как-то так поощрительно...

Ну, я ему:

— Хорошая, — говорю, — мысль.

И молчу. Тоже на него смотрю, только вопросительно.

— Ну, вот ты этот строевой марш и напиши, — дружески так говорит он. — Сроку тебе – трое суток. Передай своему непосредственному командиру, что на это время я освобождаю тебя от несения службы

— А почему я!? — изумился я без меры.

— Ты в музыкальной школе учился?

Какое-то время я потрясенно молчал, а потом вынужден был кивнуть. Меня, несмышленого еще дитя, родители действительно загнали в музшколу, да к тому же по классу баяна. Не то чтобы я не любил музыку, но баян я ненавидел, а все эти гаммы сводили меня с ума. Мне хотелось играть в футбол, а не торчать в музыкальных классах. Школу я под прессингом родителей закончил, после чего с профессиональной музыкой расстался навсегда, а баян как бы уронил из окна нашей квартиры на четвертом этаже.

Потом я понял, как о моем музыкальном образовании узнали в штабе: я указал это без всякой задней мысли, просто написав правду, в своей анкете. Тут я стал объяснять замполиту ситуацию: мол, я давно всё это дело забросил и т. п.

— Но ноты ты ведь помнишь? – вновь ошарашил он меня. И я опять вынужден был кивнуть.

— Тогда в чем проблема? Раз ноты знаешь — музыку написать, плевое дело!

Я, конечно, был наслышан, что в нашей армии полно дуроломов, но чтобы до такой степени… И ведь не старшина какой-нибудь с хохляцкого хутора всю эту чушь говорит – замполит, образованный человек, закончивший какую-то там академию.

Возражать, как я быстро уяснил, было бесполезно. А если бы я ему сказал, что к музыке ведь надо еще стихи написать, он бы мне, конечно, ответил, что, раз я учился в школе, то алфавит знаю и т. д.

В гарнизонном клубе мне дали раздолбанную гитару, и я в течение суток пытался на трех известных всем аккордах что-то там сконстролить. Но получался один сплошной, как бы теперь сказали, шансон. Понял я, что дело дрянь, и, похоже, светит мне в случае невыполнения приказа опять губа, как я уяснил из напутственных слов подполковника. И тут вспомнил я одну из песен Высоцкого.

Дело происходило в семидесятых годах, и Высоцкий имел тогда громадную популярность, но все же далеко не все его песни были широко известны, тем более в армии. Знали в основном хиты, которые исполнялись в кинофильмах, и те, что получили хождение при перезаписывании на магнитофонах. А песня-марш, написанная Высоцким к спектаклю "Павшие и живые", такого статуса не имела. Ее в пьесе должны были исполнять немецкие оккупанты, и там в частности были такие слова, которые меня особенно вдохновили:

"Все впереди, а ныне

За метром метр

Идут по Украине

Солдаты группы "Центр".

Дело в том, что наша часть дислоцировалась именно на Украине…

Я переделал текст и представил свой марш. Все его одобрили, только один парень-москвич ехидно так улыбался, но промолчал. Но я все равно его опасался – противный и кляузный был пацан.

И тут же выяснилось, почему была такая спешка с маршем. Оказывается, намечался строевой смотр, который периодически бывает в войсках, и его приедут принимать большие генералы – командир корпуса и зам. командующего армии. Что со мной было, когда я об этом узнал…

И вот строевой смотр. Сбоку, на возвышении, два генерал-лейтенанта. Мы проходим мимо них и дружно ревем: "Все впереди, а ныне, Сапог в сапог, Идет по Украине Наш двадцать первый полк!"

За строевой смотр часть получила оценку "отлично". Мне старшина наградил специальным призом – послал в наряд посыльным. Это действительно было серьезным поощрением – увольнительные нам, молодым солдатам, еще не давали, а посыльный имел право выходить за пределы части.

х@хол-старшина, конечно, знал, как я этим правом воспользуюсь. Денег у меня хватило только на чекушку, и той пришлось поделиться с потенциальным кляузником, чтоб меня не заложил.

А вскоре из политотдела армии затребовали ноты и слова нашего строевого марша. Но, к счастью, меня почти сразу же перевели в другую часть.

поверхность дощечек до тех пор, пока она не станет гладкой.

Надо сказать, что нуднее занятия, чем зашкуривание дощечки, человечество еще не придумало. К концу занятий мы представили руководителю наши дощечки. Он хмуро покачал головой и сказал, что выжигать пока еще рановато. На следующий день мы с Колькой шкурили еще усерднее и о, радость! — Кольке разрешили выжигать картинку. Он наложил фотографию орла, подложил кальку — и вчерне картинка наложилась на дощечку. И

Колька приступил к таинству выжигания. Я же все шкурил свою дощечку.

Орел получился на загляденье. Колька приступил к зачистке следующей дощечки. Вскоре руководитель разрешил ему выжигать вторую картинку. Я же все шкурил свою первую и никак не мог добиться того, чтобы руководитель разрешил мне приступить к выжиганию.

Когда Колька выжег парусник на море, я восстал.

— Колька, — сказал я, — когда зачистишь свою третью дощечку, отдай ее мне, а сам возьми мою.

Колька согласился и приступил к зачистке следующей дощечки. Когда он закончил, то дал ее мне, а сам взял мою и пошел к руководителю.

— Молодец, — сказал тот ему, — можешь приступать к выжиганию.

Когда же я представил руководителю колькину дощечку, он покачал головой и сказал:

— А тебе выжигать еще рано. Шкурь, дорогой мой.

Мы после этого с Колькой неделю не разговаривали.

в принципе хороший, но некоторые его вопрсы ставят меня в тупик и сейчас. На второй день, когда я уже относительно хорошо могла стоять и также относительно хорошо выйти в корридор к приехавшим радоваться родственникам и мужу произошел между нами следующий разговор.

— Как дела, как дочурка, всего ли хватает — интересуетя муж

— Всё в порядке(говорить мне особо не хотелось да и немогла, Живот согнувшись держала в руках)

Дальший вопрос меня убил

— А доктор не сказал когода мы уже сможем?

Я выгляжу как жертва или зомби из фильма ужасов, глаза красные сама в крапинку, согнутая, внутри всё болит хуже чем с наружи, а он "А доктор не сказал когода мы уже сможем? "

Единственное, что в том моменте я смогла пршипеть:

— На пятаки сейчас что-то порублю.

Муж был тих до конца проведывания.

Р. S. А супруга я протянула потом сама, так неделю и не дождавшись назначенного доктором сорока, только в этот момент уже сопротивлялся он, мотивируя всё темже доктором.

Мужики не задавйте глупых вопросов, а главное невовремя.