Свежие истории от 29 октября 2009

Итак, Бюрен, 7.10 утра, звонок в полицию. Немного не проснувшийся, но достаточно твёрдый мужской голос начинает разговор:

— Я ничего не пил

Учитывая, что пьянство с утра, в принципе, не входит список национальных вестфальских обычаев, в полиции насторожились.

— Я и вчера ничего не пил, — продолжил звонивший, — но в соседском саду стоит кенгуру. Одноногий. И ест цветы.

В Call-центре полиции работают люди опытные, им и не с такими ситуациями приходилось сталкиваться, поэтому, не моргнув глазом, у звонившего поинтересовались его именем, домашним адресом и успокоили, сказав, что через 2 минуты подъедет патруль. И действительно, связались с ближайшей патрульной машиной, кратко описав офицерам сложившуюся ситуацию. Заодно связались с ближайшей больницей — узнать, есть ли там свободные места в психиатрическом отделении.

Подъехавшие полицейские подошли к дому. Звонивший был очевиден — он так и стоял на пороге собственного дома, с телефоном, в домашних тапочках и был явно не в себе. Полицейские осторожно приблизились к нему.

— Guten Morgen, Polizei! Herr...? ", — вежливо поинтересовались они. — Говорите, кенгуру у вас тут...

В ответ мужчина указал на кусты в соседском саду. Там сидел кенгуру. Одноногий. И ел цветы. Оба полицейских медленно приобрели цвет своих мундиров. В их головах судорожно прокручивались параграфы служебных инструкций — как назло, ни один из часто используемых параграфов в данном случае не подходил, а времени искать (наверняка существующий) пункт по поведению при столкновении с портящим чужую собственность одноногим кенгуру ситуация не оставляла.

Полицейские медленно двинулись вперёд, произнося нечто среднее между "кыс-кыс-кыс" и "попробуй только дёрнись, сволочь". Кенгуру ситуацию оценил моментально и, прыгая на одной ноге и хвосте, бодро понёсся прочь, сминая садики добропорядочных бюргеров. При виде убегающего объекта, наконец, сработали инстинкты и у полицейских — они бросились за ним в погоню. Пока один из них на бегу доставал оружие и требовал от кенгуру немедленно остановиться и поднять лапы, второй выхватил рацию и связался со штабом:

— Мы преследуем одноногого кенгуру, имеем серьёзные основания подозревать его (ну, а как ещё перевести dringend tatverdächtig?!) в нанесении ущерба чужому имуществу и сопротивлении при задержании. Подозреваемый направляется по Зиддингхойзерштрасе в сторону центра города. Нам срочно нужно подкрепление.

Выражение лиц в штабе в этот момент надо было видеть.

Нет, всё-таки инструкции — великая вещь. "Если полицейский вызывает подкрепление — оно должно быть ему выслано". Поэтому штаб, прежде чем узнать о наличии уже трёх мест в больнице, перешёл на общую волну:

— Всем постам. Экипаж... преследует одноногого кенгуру, следующего по Зиддингхойзерштрасе в сторону центра города. Немедленно оказать поддержку при задержании!

— Чего?! — одновременно отреагировали оба поста, гревшихся в своих машинах.

— Бегом!!! — рявкнула в ответ рация.

Через полчаса погони полиция, подкреплённая местным отрядом добровольной пожарной дружины, обложила кенгуру в очередном саду. Срочно вызванный местный ветеринар спокойно прошёл сквозь оцепление и подошёл к животному. То доверчиво прижалось к нему.

Ошеломлённым полицейским ветеринар рассказал, что двухлетний кенгуру Джиньо сбежал из его дома, где уже полтора года проходил реабилитационный курс после операции по удалению задней лапы. Кто-то из посетителей не запер гаражные ворота, а обнаруживший это кенгуру устроил себе незапланированную прогулку по городу. Ветеринар пообещал полиции установить автоматический замок на ворота, с тем, чтобы город мог в будущем и дальше спать спокойно.

В общем, фильм фильмом, а вспомнилась мне от этого просмотра славная история, не раз слышанная мною от моей неунывающей бабушки, долгих ей лет безбедной старости.

Дело было в далеком 1967 году.

На тот момент было у моей бабки тридцать прожитых лет за плечами, муж – молодой актер советского кино (ныне, спасибо Путину, народный артист России), две комнаты в коммунальной квартире на улиц Кирова (ныне Мясницкая) и двое маленьких детей пяти и трёх с половиной лет отроду.

Отца своего (ко всеобщей радости) дети видели не часто – тот все больше пропадал на съёмках и гастролях, а потому те редкие выходные дни, которые он имел возможность провести с семьёй, считались по умолчанию праздничными. Впрочем, как представления о семье, так и представления о празднике у моего непьющего предка тоже были весьма оригинальны. Прежде всего, под праздником он понимал культурное развитие и духовное очищение человека, пробуждение в нем патритических и героических чувств, гражданского самопознания, самоощущения и самоосознания.

Верным подспорьем на пути к достижению данного праздника он и считал чтение бессмертной повести великого Гоголя.

Далее от первого лица.

1967 год. Дед вернулся со съемок и решил устроить детям праздник.

С самого раннего утра мы поехали гулять в парк Горького, дети нагулялись, накатались и наелись мороженого до ощущения полнейшего восторга, и, чтобы эффект этот не пропал даром, по возвращении домой дед усадил их на диван и приступил к художественному чтению "Тараса Бульбы".

За свои робкие попытки обратить внимание на возраст детей я была награждена презрительным взглядом (говорить он не мог – декламирование текста не прерывалось ни на секуду), и понимая, что не в силах как-то им помочь, молча направилась на кухню приготовить что-нибудь на обед.

Овощи, фрукты, мясной бульон и макароны полностью завладели моим вниманием и минут через сорок о присходящем в комнате я забыла. Тем сильнее было моё удивление, когда в какой-то момент до моего уха стали доноситься обрывистые и нарастающие крики, свист и улюлюканье, усиливающиеся с каждой секундой. Через пять минут шум стал настолько пугающим, настолько интригующе необъяснимым, что игнорировать его уже было решительно невозможно. Оставив на плите готовый обед, я в три прыжка преодолела коридор и распахнула дверь нашей комнаты.

Посреди комнаты стоял дед.

Его заграничная в красную клетку рубаха была то ли растегнута, то ли порвана на груди. По его небритым щекам текли, сбиваясь с пути и падая на страницы книги, слезы. Его мощный, данный от рождения Господом Богом и поставленный педагогами в театральном училище голос гремел, отражаясь от стен маленькой комнатушки, и уходил на улицы, легко минуя хрупкий барьер дребезжащих окон.

На диване в углу комнаты, обнявшись и уткнувшись носами в покрывало, спали обессиленые дети.

А голос продолжал взрывать пространство, подводя невольных слушателей к кульминации всего действа – казни Остапа:

— БАТЬКО!! ГДЕ ТЫ!! СЛЫШИШЬ ЛИ ТЫ?! — ревел ополоумевший слуга мельпомены, вселяя тревогу в души беспечных голубей на окрестных крышах.

— Юра! ! Тише! Дети спят!

— ДА И Х[рен] С НИМИ!!!!!!! СЛЫЫЫЫШУУУ!!!!!!!

Выкопав яму 4х4 метра и еще четыре глубиной, ремонтники так же внезапно исчезли: "Не иначе, в сумрак ушли" — сплетничали в дежурке.

Через неделю начальник отдела вызвал в кабинет участкового, долго возил лицом по столу, и в конце поставил задачу: Выяснить, кто и зачем вырыл перед крыльцом яму и когда ее закопают…

Действительно, неудобства: яма у самого крыльца! накануне ночью два

ГАИшника привезли пьяного, в процессе доставки оба рухнули в яму, пьяный, с риском для жизни вытащивший своих конвойных, был с почетом эскортирован до дому на машине с мигалками.

Участковый, проработав неделю, отыскать ремонтников не смог, расписавшись в собственном бессилии. На планерке начальник морально уничтожил нерасторопного работника и поручил поиск уголовному розыску.

Операм центральной зоны, с интересом наблюдавшим за страданиями околоточного, сразу стало не смешно.

Прошла неделя, другая… На каждой планерке старший "Центра", бледнея и заикаясь, докладывал результаты работы по розыску паршивцев… Дело однако стояло. В дежурке предприимчивый Степаныч принимал ставки: найдут — не найдут, в соотношении три к одному.

Те, кто поставил на "не найдут", в уме подсчитывали барыши…

Проиграли и те и другие: дабы избежать дальнейших насмешек и большего позора, глухой ночью, опера центральной зоны подогнали трактор, засыпали яму, потом на машине участкового, в жестяной ванне, навозили натыренного где-то асфальта и до утра его утаптывали…

"Могут ведь работать, когда захотят! " — умилялся начальник, прогуливаясь по свежеуложенному асфальту.

— А как она правильно называется?

— Ну ты продавщице скажи, она знает, у них есть.

— Ладно, куплю.

Далее с его слов:

Подхожу к ларьку, говорю, дайте мне сигарет пачку и пакетик вяленой саранчи. Продавщица переспросила несколько раз, говорит:

— Я не знаю, что это такое!

Я возмущаюсь, мол, как это так, у вас всегда саранча есть, мне жена сказала, она у вас брала неоднократно.

Продавщица начала хихикать. Видно, одной смеяться скучно было, она и говорит:

— А может, жена ваша в соседней палатке брала? Вы подойдите, спросите, у них точно должна быть ваша вяленая саранча!

Ну, я в соседнюю, с тем же вопросом, мол, меня жена и вот женщина из соседней палатки к вам за саранчой направили вяленой, в пакетиках. А та предыдущая, смотрю, аж из ларька высунулась, продолжения ждет, ржет уже в голос.

И тут до меня дошло! Я так тихонечко — извините, ошибся, и бочком-бочком в сторону дома.

Надо сказать, муж оказался понимающий, убивать не стал, вместе посмеялись. А продавщицы эти с тех пор с нами здороваются и загадочно улыбаются.